В результате этого допроса отец был настолько отекший, что не мог снять никакую одежду или обувь, и ему разрезали и китель, и сапоги. В заключении его переводили из тюрьмы в тюрьму, он сидел в камере с уголовниками, которые, однако, относились к нему очень благожелательно как к «политическому» и даже подарили невесть какими путями привезенные из Китая особо прочные носки, которые впоследствии спасли его от камерного холода. Обо всем этом отец рассказывал крайне мало, практически ничего, но по обрывкам воспоминаний, каких-то разговоров, реплик я могла достроить картину происшедшего.
После освобождения, реабилитации и отдыха отец получил временное назначение в г. Слуцк начальником курсов усовершенствования комсостава запаса. Он имел звание комбрига (один ромб в петлице) и большой опыт чисто строевой службы. Но в тот момент (самое начало 1940 года) не было ни одной вакантной подходящей отцу по рангу строевой должности и ему клятвенно обещали, что таковая будет, и отец согласился ехать в Слуцк. И действительно, буквально через 3-4 месяца он был назначен командиром 174-й стрелковой дивизии Уральского военного округа. В это время уже многие высшие офицеры получили звание генералов, но отец так и поехал на фронт комбригом.
За неделю до начала войны 174-я дивизия получила приказ готовиться к передислокации. В ночь с 21 на 22 июня 1941 года дивизия в полном составе со всей материальной частью выехала из Челябинска по железной дороге на Запад. Точный пункт назначения - Полоцк - стал известен уже в пути.
Со слов отца знаю, что на месте назначения была полная неразбериха, одна из наших армий попала в окружение. 174-я дивизия приняла бой на себя и с минимальными потерями вывела из окружения всю армию. За это отца наградили орденом Ленина и ему было присвоено звание генерал-майора. Он был представлен к присвоению звания Героя Советского Союза.
Когда началась война, я закончила 9-й класс и отправилась в военкомат с заявлением об отправке на фронт. Мне было решительно отказано, так как девушки принимались в армию с 19-ти лет и только при наличии какой-нибудь военной специальности. А мне еще не было 17-ти. Поступила на курсы сандружинниц, окончила хорошо, получила звание командира санзвена и опять в военкомат. Опять отказ - по возрасту.
В письмах к отцу я просила его многократно помочь мне попасть на фронт, но он соглашался сделать это только, если мама даст свое согласие. Но мама его не давала.
А тем временем я окончила школу и сразу же была вызвана в обком партии к первому секретарю Патоличеву, который собрал довольно большую группу комсомольских и партийных работников (я была секретарем комсомольской организации нашей школы). Сначала он разъяснил нам военно-политическую и экономическую ситуацию: Донбасс оккупирован, угля не хватает, нужно срочно строить и вводить в строй новые шахты, повышать производительность труда. Поэтому нас всех направили в бессрочную командировку на политмассовую работу в город Копейск, где шло строительство северной группы шахт треста «Челябинскшахтстрой».
Через три месяца стало ясно, что самостоятельно мне из Копейска не выбраться, и я стала уговаривать маму дать мне согласие на отъезд на фронт. И она согласилась.
Отец в то время был уже генерал-лейтенантом и командовал 39-й армией на Калининском фронте, имел заместителя по тылу, у которого был адъютант родом из Челябинска. Этот адъютант чем-то отличился, и ему дали три дня отпуска без учета дороги, с поездкой домой. С ним отец прислал мне официальную справку, в которой говорилось, что я следую в действующую армию по месту службы отца. Руководство копейских шахт не могло возражать против моего отъезда в действующую армию, и вот в середине сентября 1942 года я и, ставший моим сопровождающим, посланец отца выехали из Челябинска. До Москвы мы ехали в обычном плацкартном вагоне, затем в общем вагоне, затем в товарном вагоне, затем на попутной машине, потом прошли немного пешком.
Наконец мы у цели - в густом лесу раскинуто несколько больших палаток, хорошо замаскированных, на значительном расстоянии с разных сторон видны были отдельные землянки. И все это в верховьях Волги на довольно крутом берегу. Это был довольно длительный период позиционной обороны, поэтому была возможность хорошо «врыться» в землю и обустроиться.
Высшее командование 39-й армии размещалось в палатках (пока было еще тепло). Отец занимал одну из больших палаток. Встреча наша была такой теплой, что я с большим трудом смогла удержаться от слез. Отец сразу же представил меня своим ближайшим соратникам - генерал- майору Бойко, члену Военного совета и генерал- майору Брейдо, командующему артиллерией. После обмена новостями нас вскоре пригласили к столу, который был накрыт в столовой, да как накрыт! Надо сказать, что палатка отца была разделена на две половины. Первая - большая, просторная - использовалась для больших совещаний. Вторая была разделена пополам, в одной части - кабинет и постель, а в другой - столовая. Все упомянутые члены Военного совета плюс начальник штаба армии питались вместе с отцом (если позволяли условия) и их обслуживал повар, которого случайно нашли среди солдат (его звали Сережа, он оказался профессиональным поваром, мобилизованным в армию, до войны служившим в ресторане «Гранд-отель» в Москве).
Я подала заявление начальнику штаба, что прошу зачислить меня в ряды Красной Армии. Моя просьба была удовлетворена и меня определили в разведотдел армии помощником переводчика. Я быстро освоилась и мне доверили разную работу: наносить обстановку на карту, принимать разведдонесения по телефону, печатать на машинке под диктовку разведсводки, дежурить ночью в отделе, допрашивать военнопленных, печатать протоколы допросов, переводить документы и др. С отцом виделись нечасто.

Читать дальше »